99942 [СИ] - Алексей Жарков

На лице доктора проступает мрачная озабоченность.

– Я хотел бы сказать, если позволите?… – начинает он полушёпотом.

– Да?

– Я понимаю, что это ваш сын, и вы сделаете для него абсолютно всё, но… вы должны понимать…

– Я понимаю.

– Прошла неделя. И его состояние…

Слёзы уже высохли, женщина поворачивается к врачу.

– Доктор… не надо.

– Почему?

– Вы же сами сказали. Максим нас слышит.

Он слышал их.

Чтобы потом додумать и увидеть.

Так или иначе.

А пока он плутал из сна в сон.

Прошлое ничем не отличалось от будущего, а вымысел от реальности. Это были проплывающие перед глазами картинки. Это были бесчисленные коридоры и комнаты, иногда улицы и дворы, в которые он попадал из огромного вестибюля – главного сновидения.

Попадал, но всегда возвращался обратно. Чёрное озеро вынуждало нырять с головой, чтобы наполнить лёгкие для очередной дрёмы. Раз за разом.

И ещё…

В вестибюле и пограничных снах – там, где он временами слышал приглушённые голоса, там, где он выкрикивал ответы, – кружила боль. Чёрные и красные снежинки боли. Они попадали сюда по водостокам покалеченного тела, над которым Максим утратил контроль. Они сыпали из вентиляционных решёток незримого настоящего.

Они липли к коже.

И таяли.

Таяли…

3

Снег был сухим и рыхлым – проклятье снеговиков и любителей поиграть в снежки.

– Не лепится! – расстроилась Аня.

– Ещё бы, – ответил Максим. – Температуру видишь?

– Сколько?

– А вверх слабо посмотреть?

Аня подняла голову. Дисплей уличного термометра несколько секунд украшал фасад дома круглыми цифрами: "-20?С, 10:30", а потом кратность десяти предательски нарушила прошедшая минута: "10:31". Настоящее вечно стремится сломать прошлое.

– Мы идём?

– Погоди. Телефон. – Максим достал трезвонящий сотовый.

– Или такси вызвать? – предложила Аня, отряхивая с рукавиц непослушный снег.

Максим кивнул: "валяй".

Он не помнил, по какому поводу и к кому они собираются. На день рождения? Новоселье? Просто поболтать? К знакомым Ани? Её родителям? Его друзьям? Хотя, вряд ли… Когда в последний раз его звали в гости друзья детства? В кабак, разве что, да и то без Ани и без особых надежд, что он подтянется. "Постараюсь прийти" – не обещание, а лишь ни к чему не обязывающая вежливость. Сколько подобных приглашений он проигнорировал, прежде чем экран телефона стал забывать знакомые номера? Течение жизни обрело берега "дом – работа", в управлении появились новые приятели, знакомые, друзья… друзья?

Максим стянул зубами рукавицу, нажал "ответ", сунул сотовый под шапку и сказал:

– Привет, Диман. – Этот звонок и разговор он помнил, но сейчас у него был шанс что-то изменить, даже сказав старому другу простые слова: – Рад тебя слышать.

– Здоров, Макс. Извини, что отвлекаю. Проблема у меня, не к кому больше обратиться.

– Что случилось?

– Я в обезьяннике. Звонок вот разрешили.

Существовала ещё одна причина его отдаления от прошлого. Правда, в которой трудно признаться даже самому себе: они – друзья детства – ничем не могли быть ему полезны. Он им – да, а они ему… Паршивая правда.

Вероятность, которую можно проигнорировать.

"Не в этот раз. Не в этом сне".

– Понял. Сейчас приеду. – Максим поднял глаза на недоумевающую Аню. – Не волнуйся, друг, решим.

"Решим. Исправим. Главное – найти нужную дверь".

– Кто звонил? – насела Аня – Что ты решать поедешь?

Он не ответил. Спрятал сотовый в карман, надел рукавицу и повернулся лицом к многоэтажке. "-21?С, 10:41" – сообщал цифровой дисплей. Максим поёжился, зарылся подбородком в колючий шарф.

– …я люблю тебя очень люблю и если ты меня слышишь вот сейчас…

Голос шёл сверху, опускался вместе со снегом, слова хрустели на морозе, как хребты снежинок. Знакомый голос, но словно забытый, далёкий и нечёткий. Чья-то любовь его мало волновала, когда коченеешь – не до любви.

– …знай когда ты проснёшься мы поговорим…

"Проснусь? Где? В очередном сновидении, слепленном из воспоминаний и истлевших стремлений?… Чёрт, больно…"

Максим смахнул со лба чёрный снег, но освобождённый островок кожи сразу же заняли алые, как налитые страстью губы, снежинки – они планировали и липли, планировали и липли. Истязая, заставляя стиснуть зубы. Сросшиеся кристаллы льда жгли грудь под правой ключицей. Словно зима собиралась прогрызть в нём две дыры – в лобной кости и между ребёр. Прогрызть и поселиться внутри, точно живучее воспоминание, как один из голосов: "После того, как я сказал, что в тебя стреляли, ты понимаешь, где находишься и что произошло?"

"Да. Наверное, да".

Он понимал. Некоторые сны – как пули. Боль от нанесённых ими ран тянется далеко, очень далеко, в другие…

"Ты понимаешь, где находишься…" – этот вопрос задал человек из подобного сна-пули? "Но почему я не помню самого сна, лишь слышу отголоски его боли? О чём он был и что в нём стряслось?"

Молчание. Жаль, что ответы нельзя шепнуть на ухо самому себе.

– Максим, ты куда? Такси едет!

Он снова проигнорировал Аню, перешёл дорогу, свернул у крыльца направо и через несколько шагов сбежал вниз по лестнице, ведущей к двери теплового пункта.

– Подожди!

Не стал. Толкнул холодный металл с надписью "Теплопункт" (дужка навесного замка лопнула, корпус упал под ноги) и оказался…

…где угодно.

Здесь было не так холодно. И почти никакого снега.

Играла музыка.

Над зеркалом горел стилизованный под огромный апельсин светильник. Вдоль шкафа-купе стояли мужские туфли, шесть пар, на любой цвет и вкус. Некоторой обуви стоило выписать штраф за неправильную парковку. Максим снял пальто и разулся, пристроив свои зимние ботинки рядом с весенне-летней обувкой – точно угрюмый внедорожник затесался в компанию стильных кабриолетов. Грязный снег в протекторах подошвы пачкал паркет прихожей.

– Ба, какие люди! – Из кухни появился Паша Важник со шкварчащей сковородой на деревянной подставке. – У тебя, Максимыч, чуйка нереальная, аж зависть берёт. Под самый налив всегда приходишь. Чуешь, чуешь грибочки как пахнут? Лисички!… А сок где?

Максим посмотрел на свои руки. Ни пакета, ни коробки сока.

"Интересно, могу ли я сделать так, чтобы они появились? Это ведь мои сны…"

– Опять запивон забыл? – донёсся из зала голос Игорька Пономарёва.

– Хорошо, что водку не поручили! – а это Генка Шолтун.

– Паша, тряси закрома свои! Тёщин компотик с балкона направляй! – "Петрович, кому ж ещё командовать процессом?"

– Нехрен вообще запивать! – снова Пономарёв. – Врачи не рекомендуют!

– Тишина должна быть в библиотеке! – успокоил зал Важник. – Максимыч, давай за стол. После суток сегодня?

Максим рассеянно кивнул.

"Нет, мне не сюда. Надо к Диману. Надо позвонить своим, предупредить, чтобы поучастливей с другом, что не того приняли".

Вместо этого он прошёл в зал, пожал коллегам руки и сел на стул, спиной к окну. Все "свои" были здесь, в квартире Важника: сам Пашка, Петрович, Стас Улыбка, Пономарёв, Шолтун. Пригласили и "молодняк" – Белую Косточку. Шолтун, в кабинет к которому подсадили Белую Косточку, привёл новичка вливаться в коллектив.

– Где Эдик? – спросил Стас Улыбка у Важника.

– Табачит на балконе.

– Слышь, Игорёк, твою сигарету электронную скурили, – хохотнул Петрович, самый старый из следователей.

– Шутки у тебя, Петрович, из каменного века, – вернул Пономарёв. – Как и ты сам.

Появился незнакомый Максиму парень, сел на край дивана, заметил новое лицо и поздоровался кивком. Видимо, тот самый Эдик, знакомый Стаса Улыбки. Максим кивнул в ответ.

В гриве тополей за окном путалось солнце. В зале кружили чёрные и красные снежинки, но никто, кроме Максима, их не замечал.

– Какой повод? – спросил он.

– Пашка на дачу свою отправил. А мы, временно холостякующие лица, на культурную пьянку его подбили, – просветил Шолтун, глаза пьяно поблескивали – успел добежать до официального старта. – Ну и вас, неженатиков, решили подтянуть, честь оказать, – Шолтун замаркировал взглядом Максима и Пономарёва. – Со взрослыми дядьками хоть попьёте.

– Женёк, правда такая штука – красит она человека, – улыбался Пономарёв, скручивая пробку с переданной Важником литровой бутылки "Финляндии". – Сознайся, что решили рядом со свободными мужчинами посидеть. Ауру свою почистить.

– Даже Белая Косточка успел ячейку общества создать. А вы с Максом, что там доите?

– Не что, а кого.

Стараниями хозяина квартиры и Белой Косточки живенько заполнился стол. Салаты в одноразовых лотках из вспененного полистирола. Куриные крылышки и картофель фри, явно изъятые из таких же продовольственных подложек и разогретые на более привычной керамике. Жареные лисички. Буженина, салями, отварной язык, корнишоны и соус из хрена. Одна тарелка на двоих в виду минимализма стола, рюмка – каждому, святое.